Про антисемитизм

Он был такой широкоплечий, что два человека, которые в нем помещались, даже не конфликтовали между собой. Первый, Арсений Гольдберг, имел диплом инженера-электрика, двух рыжих дочек-близнецов, жену, тоже рыжую, преподававшую фортепиано в музыкальной школе и дававшую частные уроки. Он был начитан, наблюдателен и молчалив. Жена пилила его в меру, он ее любил, а в дочках души не чаял. Жил в трехкомнатной квартире, денег было не особенно, но хватало.

(no subject)

– Что ты знаешь за обрезание, мальчишка! – взорвался Старший брат, и крохотные капельки слюны полетели веером из его рта. – Ты ничего не знаешь!
Он зашаркал к старой яблоне, росшей посреди двора – дерево нависало над столом, сколоченным из грубых досок, за которым вечерами играли в домино, – и ткнул пальцем в вырезанную на самом краю надпись:
– Вот!

(no subject)

– Папа! – Саша открыл глаза и увидел, что дочь стоит рядом с креслом и трясет его за плечо. – Папа, а Пушкин – еврей?
Часы показывали без четверти девять, на балконе было совершенно темно. Этажом выше ужинали, и женский голос громко просил, чтобы Йони захватил апельсиновый сок из холодильника.

Консультант

Киссинджер посапывал во сне. Его не разбудил даже серебряный иерусалимский трамвай, который с шумом промчался мимо кафе. Роговая оправа почти сползла с носа и держалась на самом его кончике. Рядом на стуле лежала старомодная серая шляпа. Официантка наклонилась так близко, что чуть-чуть задела очки. Госсекретарь открыл глаза и удивленно посмотрел на грудь, готовую выскочить из розовой кофточки.

http://www.jewish.ru/style/woman/2015/12/news994331959.php